Занятие 6

Тренируемые речевые умения и навыки: способность тестируемого извлекать информацию, выделять и развертывать информацию в соответствии с целевым заданием, используя адекватные языковые и речевые средства.

1. Ответьте на вопросы.

На чём ездили в России в начале XIX века? Как вы понимаете, что такое почтовые станции? Где они располагались? С какой целью устраивались почтовые станции? Кто такой станционный смотритель?

2. Прочитайте текст.

 

СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ

Что такое станционный смотритель? Настоящий мученик. Какова его должность? Настоящая каторга. В дождь и в холод, в мороз и слякоть принуждён он бегать по дворам, доставать лошадей и выслушивать претензии и брань путешественников. Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не ругался?

Что касается меня, то я в течение двадцати лет изъездил всю Россию, имел дело со многими станционными смотрителями, почти всех их я знаю в лицо и среди них есть у меня приятели. Память одного из них мне драгоценна, и о нём я намерен рассказать теперь моим читателям. В 1816 году, в мае месяце, случилось мне быть в дороге и попасть под проливной дождь. Приехав на станцию промокший и в дурном настроении, я потребовал поскорее чаю. «Эй, Дуня! - закричал смотритель, - поставь самовар!» Из-за перегородки вышла девочка лет четырнадцати, красота которой меня поразила. «Это твоя дочка?» - спросил я смотрителя. «Дочка, - отвечал он с довольным видом, - да такая умная, такая проворная, вся в покойницу мать». Дуня вскоре принесла самовар, и мы втроём стали пить чай и беседовать, как будто век были знакомы. Маленькая кокетка заметила, какое впечатление произвела на меня её красота. Когда же я стал с нею разговаривать, меня поразило, что она отвечала мне без всякой робости, как девушка, видевшая свет.

Наконец лошади были готовы, отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до кибитки. Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на ту самую дорогу, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу её снова. Но, подумал я, Дуня уже замужем, да и смотритель уже другой.

Лошади остановились у знакомого домика. Войдя в комнату, я увидел, что всё там сильно изменилось, как в доме без хозяев. Но больше всего изменился и постарел сам смотритель. Я смотрел на его седую голову, на глубокие морщины давно не бритого лица, на сгорбленную спину - и никак не мог понять, как за какие-нибудь четыре года бодрый мужчина мог превратиться в слабого старика.

«Узнал ли ты меня? - спросил я его, - мы с тобой старые знакомые». «Может быть, - отвечал он неприветливо, - дорога большая, проезжих много у меня перебывало». «Здорова ли твоя Дуня?» - продолжал я. «А Бог её знает», - отвечал он. «Она, наверное, замужем?» - спросил я. Старик сделал вид, что не слышал моего вопроса, и продолжал читать мои документы. Я прекратил свои вопросы и попросил чаю. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш заставит старика разговориться

Я не ошибся: выпив, он сделался разговорчив, и я узнал от него печальную повесть. «Так вы знали мою Дуню? — начал он. — Кто же и не знал её? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит. Барыни дарили ей подарки. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать или поужинать, а на самом деле, чтоб на неё подольше посмотреть. Бывало, приедет сердитый барин, начнёт на меня кричать, а при ней утихает и спокойно со мной разговаривает. Дом на ней держался: прибрать, приготовить - всё успевала. А я, старый дурак, не мог наглядеться, нарадоваться на неё». И он стал рассказывать мне о своём горе.

Три года тому назад в зимний вечер подъехала тройка, и в дом вошёл офицер, требуя свежих лошадей немедленно. Лошадей не было. Офицер повысил голос, но Дуня, привыкшая к таким сценам, вышла из-за перегородки и ласково предложила проезжему чаю. Появление Дуни произвело обычное впечатление. Офицер согласился ждать и заказал себе ужин. Смотритель пошёл искать лошадей. Когда он вернулся, чтобы сказать, что лошади готовы, увидел, что молодой офицер чувствует себя так плохо, что дальше ехать сейчас не может. На другой день ему стало хуже. Слуга его поехал в город за врачом. Приехал врач, осмотрел больного, поговорил с ним по-немецки и объявил смотрителю, что больному нужно спокойно полежать два дня. Гусар хорошо заплатил лекарю.

Дня два гусар лежал в постели, охал, часто просил пить, и Дуня подавала ему лимонад. Она почти не отходила от постели больного. Через два дня больной встал, а на третье утро собрался уезжать.

День был воскресный; Дуня собиралась в церковь. Гусар простился со смотрителем, а Дуне предложил подвести её до церкви. Дуня стояла молча, как будто в нерешительности. «Чего ты боишься? - сказал ей отец. - Прокатись до церкви». Дуня села в кибитку.

Потом уже бедный смотритель не мог понять, как он сам позволил Дуне ехать с гусаром и что тогда было с его разумом. Через полчаса он почувствовал какое-то беспокойство и сам пошёл в церковь.

В церкви Дуни не было. Знакомый сказал ему: «Дуня отправилась дальше с гусаром. Она всю дорогу плакала, хотя ехала, казалось, по своей охоте».

Смотритель не вынес этого несчастья, его пришлось отвезти в больницу. Едва поправившись, он попросил отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова, пешком отправился в Петербург. Из дорожных документов он знал, что гусар Минский ехал из Смоленска в Петербург. В Петербурге он остановился у знакомого и начал поиски. Ему удалось найти адрес Минского.

И вот рано утром он пришёл в его дом и попросил слугу доложить о нём. «Что тебе надобно?» - спросил его Минский. Бедный отец со слезами на глазах произнёс дрожащим голосом: «Ваше благородие! Сделайте божескую милость. Отдайте мне мою бедную Дуню, ведь вы погубите её!» - «Я виноват перед тобой, - ответил ему смущенный Минский. - Но не думай, что я покину Дуню. Она будет счастлива, даю тебе честное слово» И он сунул смотрителю деньги и выпроводил его из дома.

Смотритель долго стоял неподвижно возле подъезда, потом, придя в себя, выбросил деньги Минского и пошёл, куда глаза глядят.

Через два дня смотритель опять пришёл, но его уже не впустили. Он долго бродил по Петербургу и случайно увидел, как Минский вышел из кареты около красивого трёхэтажного дома и вошёл в подъезд. Смотритель вошёл в тот же подъезд и спросил, где живёт Авдотья Самсоновна. «На втором этаже», - ответили ему. Позвонив в квартиру, Самсон сказал служанке, что он принёс барыне письмо и прошёл в гостиную. В дверях он остановился. На ручке кресла, где сидел Минский, сидела прекрасно одетая Дуня... Увидев отца, она вскрикнула и упала без чувств. Минский вытолкал старика за дверь.

Старик пошёл к себе на квартиру, а на другой день отправился на свою станцию. «Вот уже третий год, как живу я без Дуни и как нет об ней ни слуху ни духу. Жива ли, нет ли, Бог её знает. Всякое случается...»

Так закончил свой рассказ старый смотритель. Он заплакал. Простившись с ним, я долго не мог забыть его горе и думал о бедной Дуне...

Прошли годы. Совсем недавно я оказался в тех краях и решил заехать на станцию. Станции в том месте уже не было, но домик стоял. Жили там совсем другие люди. Новая хозяйка сказала мне, что Самсон Вырин умер год назад. Я попросил показать мне его могилу.

Ко мне выбежал рыжий оборванный мальчик и повёл меня за деревню.

- Ты знал Самсона Вырина? - спросил я его.

- Как не знать!

- А проезжие вспоминают его?

- Да теперь мало проезжих, станции здесь нет. Вот летом проезжала барыня, так она спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.

- Какая барыня? - спросил я с любопытством.

- Прекрасная барыня, - отвечал мальчишка. - Она ехала в большой карете. Шесть лошадей! Три маленьких барчонка, нянька, собачка. Когда ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу па кладбище». Я

хотел проводить её, но она сказала: «Я сама дорогу знаю».

Мы пришли на бедное сельское кладбище. Мальчик показал мне могилу смотрителя, похороненного рядом с женой.

- И барыня приходила сюда? - спросил я.

- Приходила, - отвечал Ванька, - я смотрел на неё издали. Она легла здесь и лежала долго. А потом пошла в церковь, говорила с попом, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром – славная барыня!..

И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.